ГЦСИ представил ретроспективу Дмитрия Пригова

Государственный центр современного искусства (ГЦСИ) открыл выставку памяти Дмитрия Александровича Пригова — «Художественное поведение как радикальная стратегия». Новая экспозиция наглядно демонстрирует, как художник-концептуалист мог наполнять художественным смыслом любое проявление своего «я».

В компактном пространстве второго этажа разместились экспонаты из коллекции ГЦСИ-РОСИЗО. Основа экспозиции — видеозаписи. Вот Пригов читает стихи в своей иронично-заумной манере — то развалившись на диване и глядя в камеру, а то — взяв в руки кошку и обращаясь к ней (животное, естественно, вырывается, но безуспешно). А вот он ведет экскурсию по литературным местам столицы (фильм Максима Гуреева «Москвадва»). Повествование о домах Достоевского, Толстого и других классиков заканчивается, как несложно догадаться, у жилища самого Пригова. И тут вспоминается его нескромный перформанс-скороговорка «Пригов, Пригов, Пригов, Пригов, Пушкин, Пригов…».

Дружба поэта с кинематографистами — важная тема выставки. На мониторах демонстрируются фрагменты из фильмов с его участием: «Хрусталев, машину!» и «Такси-блюз». У Алексея Германа – старшего он сыграл доктора-анестезиолога, а у Павла Лунгина — фактически, самого себя: писателя, печатающего на машинке в купе поезда. В обоих образах он убедителен, но не как актер, а как мастер перформанса, балансирующий между предельной серьезностью и шутовством.

Кстати, печатная машинка — излюбленный инструмент не только Пригова-поэта, но и Пригова-художника. С помощью этого приспособления создавались стихограммы: машинописные фразы, выстроенные на листе бумаги таким образом, чтобы получалась визуальная композиция — со своей динамикой и смыслом.

Фото: ИЗВЕСТИЯ/Александр Казаков

На одной стихограмме слова «Как я весел! Как я мил!» в буквенном водовороте трансформируются в «Смерть рядом». На другом листе многократно повторяется трескучий лозунг «Наше дело правое — мы победим!». И тут же подписи: секретарь парткома, секретарь ВЛКСМ, председатель профкома (разумеется, все три автографа — самого Пригова). Постепенно возрастающая плотность строчек превращает символы в визуальный шум — метафору шума звукового и, в итоге, смыслового.

Без машинописи не обошлось и в самых известных арт-объектах Пригова — жестяных банках, оклеенных бумагой.На «Банке вопрошания» читаем: «Куда и зачем идем? Откуда мы вышли?». «Банка автобиографии» испещрена рукописным текстом, а в оформлении «Банки будущего» художник использует газетные страницы.

Газеты — еще один постоянный мотив Пригова, влюбленного в слова, буквы и строчки. Инсталляция «Уборщица и Всевидящее Око», воссозданная Андреем Щелоковым, иронично исследует феномен СМИ. Перед горой смятых газет стоит на коленях дама в черном балахоне: то ли Смерть, то ли монахиня. Но название указывает на иное, и от серьезности не остается и следа. Самое интересное, что композиция открыта для диаметрально противоположных трактовок, но пытаешься потянуть за одну из смысловых ниточек — и остаешься ни с чем. Точнее, с грудой мусора.

Таков и сам Пригов: мудрец и шут, философ и каламбурщик, невероятно продуктивный, вездесущий автор — и художник-невидимка, от которого остались в основном мутные видеозаписи на любительскую камеру да жестяные банки. Инсталляции и те приходится воссоздавать. Он, кажется, и не заботился о сохранности наследия, жил настоящим моментом, как полагается мастеру перформанса.